Харлан Эллисон - Парень и его пес [другой перевод]
Вот и провел я какое-то время в Топеке. Смотрел на местную публику — как живут, чего делают. Жили они славно. Просто славно! Сидели на качалках перед своими верандами, болтались по лужайкам, околачивались у бензоколонки, совали монетки в автоматы со жвачкой, проводили по центру дороги белую полосу, продавали на углу газеты, слушали у эстрады в сквере духовой оркестр, играли в классики и догонялки, драили пожарные машины, сидели на скамейках за чтивом, мыли окна, стригли кусты, сбивали дамам шляпки, собирали пустые молочные бутылки в проволочную тару, чистили коней, кидали псам палки, ныряли в общественный плавательный бассейн, писали мелками цены на бакалейных прилавках, фланировали под руку с самыми паскудными телками, каких я в жизни видел, — и надоели мне до жопы.
Через неделю мне уже выть хотелось.
Я чувствовал, как эта консервная банка на меня давит. Чувствовал, как сверху на меня давит земля.
Жрали они всякое синтетическое дерьмо. Искусственный горох, фальшивое мясо, поддельных цыплят, эрзацкукурузу, дрожжевой хлеб. На вкус — вроде мела.
Вежливость? Блевать тянуло от того вранья и лицемерия, которое звалось у них приличиями. Здравствуйте, мистер Хрен. Доброе утро, миссис Жопа. Как там малышка Дженни? Как работа? Идете в четверг на собрание общины? И я уже мало-помалу начинал беситься.
Их жизнь — чистенькая, сладенькая, опрятненькая любого нормального парня запросто могла в гроб уложить. Ничего удивительного, что местные мужики разучились делать младенцев с яйцами вместо щелей.
В первые несколько дней все посматривали на меня так, будто я вот-вот лопну и заляпаю своим говном их белоснежные изгороди. Но мало-помалу привыкли. Лью сводил меня в местную лавку и снарядил парой каких-то детских комбинезончиков и рубахой, в которой тебя за милю видать. Мец, та сука драная, что назвала меня убийцей, все крутилась вокруг да около и наконец заявила, что хочет меня подстричь. Чтобы я смотрелся поприличнее. Только я срал на то место, куда она спать ложится. Тоже еще, мамаша.
— А в чем дело, дырка? — подколол я ее. — Твой хрыч тебе уже не вдувает?
Крыса вроде решила кулак себе в пасть засунуть. Отсос.
Не вышло. Я заржал как бешеный.
— Тогда лучше иди подрежь ему яйца. А с моим хайром все ништяк. — Баба молча рванула прочь. Будто у нее дизельный мотор в заднице.
Вот так все и шло. Я болтался как хвост в проруби, а они приходили меня кормить. Но свое молодое мясцо пока что держали подальше. Пока весь город не подготовится к моим будущим подвигам.
От такой тюряги у меня даже крыша поехала. Весь зажатый, я сидел в темноте под крыльцом пансиона. Потом прошло, я начал по-всякому выдрючиваться, рычал на всех. Потом посмурнел, затих и совсем отупел. Абзац.
Наконец я стал подумывать, как бы из этой консервной банки выбраться. И вспомнил пуделя, которого как-то скормил Клыку. Тот пудель как пить дать слинял из низухи. Через спускач он вылезти не мог. Значит, были еще какие-то пути.
Шататься по городу мне позволяли. Пока вел себя прилично и не выкидывал номеров. Да и легавый гроб все время торчал неподалеку.
И я нашел путь наружу. Проще простого. Он должен был быть. И я его нашел.
А когда выяснил, где хранится мое оружие, готов был намазывать лыжи. Почти готов.
IXПрошла еще неделя — и наконец Аарон, Лью и Айра пришли меня забрать. К тому времени я уже совсем охренел. Сидел на задней веранде пансиона — голый, с трубкой из кукурузного початка в зубах — и загорал. Только вот солнца не было. Говорю же — совсем охренел.
Делегация обошла пансион.
— Доброе утро, Вик, — поздоровался Лью. Сегодня старый козел притащился с тросточкой. Аарон широко мне улыбнулся. Примерно так обычно улыбаются большому черному быку, когда хотят примерить его палку к доброй корове. Айра одарил меня таким взглядом, что хоть прикуривай.
— Привет, Лью. Привет, Аарон. Привет, Айра.
Лью аж засветился от удовольствия. Погодите же, гниды!
— Ну как, сынок, готов повидаться со своей первой дамой?
— Всегда готов; — отозвался я и встал.
— Приятный аромат, не правда ли? — сказал Аарон.
Я вынул трубку изо рта и заулыбался.
— Просто восхитительно!
А сам эту хренотень даже не поджигал.
Они проводили меня до Кленовой улицы. Когда подошли к домишке с желтыми ставнями за белым частоколом, Лью сказал:
— Это дом Айры. А Стелла-Джейн его дочь.
— Ах, не может быть. — Я сделал большие глаза.
Айра, пидор, так и заиграл желваками.
Мы вошли в дом.
Стелла-Джейн сидела на канапе рядом со своей мамашей. Мамаша — вылитая Стелла-Джейн в старости. Жесткая, как мой бицепс.
— Здравствуйте, миссис Холмс, — пропел я и изобразил реверансик. Баба улыбнулась. Хоть и натянуто.
Стелла-Джейн сидела с прямой спиной, непорочно сдвинув ноги и положив руки на колени. В волосах — голубая лента.
Посмотрел сучке в лицо.
И внутри что-то екнуло.
— Привет, Стелла-Джейн.
Телка подняла глаза.
— Доброе утро, Вик.
Тут вся кодла вроде как почувствовала неловкость. Наконец Айра принялся ныть и скулить, чтобы мы удалились в спальню и закончили с этим противоестественным непотребством. А после они, мол, отправятся в церковь молить Всемилостивого Господа поразить их молнией в жопу или еще куда-нибудь.
Тогда я протянул руку, Стелла-Джейн не глядя ее взяла, и мы прошли дальше, в небольшую спаленку. Даже там телка не подняла головы.
— Ведь ты им не сказала? Да? — спросил я.
Она кивнула.
И вдруг мне расхотелось ее гасить. А захотелось обнять. Крепко-крепко. Я так и сделал. И она рыдала у меня на груди. Сжимала кулачки и молотила меня по спине. Наконец подняла глаза и залопотала:
— Ох, Вик, Вик… я так виновата, так виновата… я не хотела… так вышло… меня послали… я так испугалась… я люблю тебя… а теперь ты здесь… но ведь это совсем не так гадко… не как говорит папуля… правда?
Я обнимал ее, целовал, уверял, что все путем, а потом спросил, хочет она уйти вместе со мной. Она сказала — да, конечно, очень хочет. Тогда я сказал, что для этого надо будет сделать бо-бо ее папуле. Тут девчонка посмотрела на меня знакомым взглядом.
Вот тебе и воспитание. Да, не слишком Стелла-Джейн любила своего богобоязненного папашу.
Я спросил, есть тут у нее что-нибудь тяжелое. Подсвечник, к примеру. Или дубинка. Она сказала, нет. Тогда я обшарил всю спаленку и извлек из шкафчика пару папулиных носков. Потом отвинтил от спинок кровати большие латунные шары и сунул в носок. Взвесил на пробу. Ого! Самое то.
Стелла-Джейн уставилась на меня круглыми глазами.
— Ты что задумал?
— Хочешь отсюда выбраться?
Она кивнула.
— Тогда встань за дверью. Или нет. Погоди-ка. Есть мысль получше. Ложись на постель.
Легла.
— Вот умница, — похвалил я. — А теперь задери юбку и сними трусы. Ага. И ноги раскинь. — Она с диким ужасом на меня глянула. — Делай, — приказал я, — если и правда выбраться хочешь.
Стелла-Джейн все сделала. Я поправил ее, чтобы колени были согнуты, а ноги расставлены пошире. Потом встал у двери и шепнул:
— Зови папулю. Только его.
Она долго мялась, но потом позвала. Причем голосом совершенно натуральным:
— Папочка! Папуля, сюда! Сюда! Пожалуйста! — И изо всех сил зажмурилась.
Айра Холмс влетел в дверь, бросил взгляд на предмет своего тайного желания и до отказа разинул варежку. Пинком захлопнув дверь, я со всего размаху влепил ему шарами по репе. Кровь брызнула на постель, а Айра с хлюпаньем осел на пол.
Услышав деревянный стук, Стелла-Джейн открыла глаза и увидела, что ей забрызгало все ноги кровищей любимого папули. Тут же отвернулась и блеванула. Я сразу понял, что завлечь с ее помощью Аарона уже не выйдет. Пришлось высунуть озабоченную физиономию за дверь и вежливо попросить:
— Простите, Аарон, можно вас на минутку?
Аарон взглянул на Лью, который болтал с миссис Холмс насчет того, что могло стрястись в спаленке, и, получив добро, вошел. Окинул взглядом голый кустик Стеллы-Джейн, брызги крови на стенах, лежащего на полу Айру и открыл было рот, чтобы завопить, — но тут я его отоварил. Этого, чтобы лег, пришлось еще пару раз долбануть. Потом пнул в брюхо — а то дверь загораживал. Стелла-Джейн никак не могла проблеваться.
Тогда я ухватил ее за руку и сдернул с постели. Хорошо хоть вела себя тихо. Но сука — как же воняла!
— Пошли!
Телка дернулась было назад, но я потянул ее за собой и открыл дверь спаленки. Стоило мне выкатиться наружу, как Лью, опираясь на свою тросточку, встал. Я вышиб тросточку из-под старого хрена — и он осел на пол, как мешок с говном. Миссис Холмс глазела на нас и, похоже, прикидывала, куда подевался ее старикан.
— Тама он, — бросил я ей и взял курс на выход. Всемилостивый Господь вышиб ему мозги.
